В основе желания помочь ближнему лежит естественное чувство солидарности, свойственное человеку с глубокой древности. Еще греческие философы отмечали, что без взаимной поддержки люди были бы „жертвой стихий и добычей хищных зверей". Помощь другому, тому, кто сейчас нуждается больше, — первейший императив выживания человеческого рода.

Конечно, ощущение этой солидарности, как и формы взаимопомощи, менялись с каждой эпохой. Но уже из древней истории мы знаем о той поддержке, которая оказывалась попавшим в беду соотечественникам храмовыми общинами Востока и древнегреческими полисами. Об этом можно прочесть и в Ветхом Завете, и в эллинском предании. С политическим развитием Греции и Рима поддержка сограждан „сильными людьми" дополняется, а отчасти вытесняется организованной государственной помощью — достаточно вспомнить заботы афинской демократии при Перикле и его преемниках о нуждающихся, знаменитую политику „хлеба и зрелищ" в Риме, направленную прежде всего на укрепление солидарности народа и помощь разорявшемуся плебсу. И чем дальше шло время, тем масштабнее становилась социальная политика Рима — во II веке императоры династии Антонинов создали даже специальный алиментарный фонд, целью которого стала помощь бедным семьям в содержании и воспитании детей, а также обеспечение детей-сирот.
Оборотная сторона усиления государственной социальной опеки в Империи обнаружилась с кризисом римского гражданского общества, когда нарушились прежние понятия о единстве и взаимопомощи людей и все чаще стало проявляться безразличие к судьбе ближнего. Изначальные представления о законе человеческой солидарности сохранились лишь в христианских общинах, верных проповеди братства. Помощь нуждающимся там рассматривалась как одна из форм выполнения религиозного долга. Не случайно в средневековой Европе церкви и прежде всего монастыри стали прибежищем обездоленных, больных и увечных. Первые общедоступные больницы появились при обителях, и в современных словах „медсестра" и „медбрат" („сестра милосердия" и „брат милосердия") сохраняется память о том, что первыми людьми, посвятившими себя благородной обязанности ухода за больными, были те, кто принял монашеский обет. В меру своего понимания этого долга и имеющихся возможностей старались соответствовать образу „доброго христианина" знатные сеньоры в своих владениях, состоятельные купцы, все сколь-нибудь зажиточные прихожане в общинах. Не следует идеализировать это стремление, но без „дел веры" жизнь в средневековом мире, жестоком и во многом еще варварском, в большинстве случаев обрекала бы слабого на скорую гибель.

Однако все это было еще далеко от благотворительной деятельности в современном понимании. Ее время настало только после великих потрясений европейского мира, разрушивших прежде неразрывную связь общества и церкви, — Реформации, Голландской, Английской и Французской революций. Выбор человека впервые стал относительно свободен — его социальные обязанности и религиозный долг лишились прежней категоричности, и желание или нежелание помогать ближнему оказались действительно личным делом каждого. Не случайно современная форма благотворительности получила наибольшее развитие в англосаксонских странах — Великобритании и США, с их традиционно слабым вмешательством государства и церкви в повседневную жизнь общества. Не склонные передавать свои дела в ведение официальных инстанций англосаксы и в деле помощи нуждающимся охотнее полагались на непосредственную частную инициативу. Известный русский журналист Дионео (И. Шкловский), долгие годы живший в Англии, писал в начале XX века, что любой британец с каким-либо достатком, определив сумму доходов за год, неизменно выделяет из нее некоторую часть — как правило, весьма значительную, — на благотворительные нужды. Отмечая размах благотворительных пожертвований в Соединенном Королевстве, несоизмеримый со сборами в континентальных державах, Дионео приводил примечательный факт — все общественные больницы Англии в то время целиком содержались за счет благотворительных сборов.
В России, с ее исторически сильным влиянием государственной и церковной власти, традиция попечительства о нуждающихся всегда была иной. В еще большей степени, чем в католической Европе, опорой народа в трудные годы были монастыри. Православные обители не только спасали население от голода в неурожайные годы, но и обеспечивали крестьян при необходимости зерном для посева; в монастырях сберегали на этот случай своего рода „страховой фонд". Там находили приют немощные и осиротевшие; желающие могли приобщиться к началам грамоты и средневековой образованности, церковному искусству. В случае критической ситуации в стране — например, в голодные годы начала XVII века — на помощь народу приходила царская власть; по распоряжению Бориса Годунова были открыты государевы житницы, из которых людям раздавался хлеб. Вплоть до XIX века в российском обществе оставалось не так много места для проявления частной благотворительности на западный образец. Тем не менее бояре и богатые купцы нередко жертвовали огромные суммы на „милостыню бедным".
Простор для развития благотворительной деятельности в рамках гражданского общества открылся в России, пожалуй, лишь с великих реформ императора Александра II, освободивших страну от излишней опеки власти. Пионером частной благотворительности „английского" типа стал близкий родственник императорской фамилии — принц П. Г. Ольденбургский. Вслед за ним на поприще частной благотворительности появляются фигуры известных промышленников и купцов, деятелей искусств и огромного числа работников земского и городского самоуправления, общими усилиями которых к началу XX столетия в России складывается настоящая система попечительства, способная помочь человеку любого возраста, попавшему в беду: ребенку-сироте, немощному, больному, старику, оказавшимся без пищи и крова.
Разумеется, действительная картина помощи нуждающимся в те годы не была столь однозначно привлекательной, какой она выглядит на парадных снимках. И все же в отечественной истории не было другого периода, когда общественность так широко откликалась бы на беды сограждан. Чтобы оценить распространенность добровольной помощи ближнему и ее размеры, достаточно вспомнить всероссийский размах кампании помощи голодающим в 1891-1892 годах, во главе которой стояли известнейшие люди страны, обилие благотворительных комитетов и обществ в предреволюционные годы, сборы средств на борьбу с тифом и туберкулезом, организацию попечения о детях, семьи которых пострадали во время первой мировой войны. Конечно, во всем этом было много показного, но гораздо больше — искреннего, идущего от сердца желания помочь нуждающемуся, поддержать его. Это ощущение нравственной обязанности протянуть руку слабому, — долг каждого человека, сознающего свою ответственность за других, — быть может, самое ценное, чему может научить нас прежняя Россия, Россия, которую мы потеряли.